Мы встретились с Дмитрием и Эльмирой минувшей зимой, когда жизнь ещё не разделилась на «до» и «после». В их уютной мастерской, за чашкой горячего терпкого чая, говорили о детях, живописи, глобализации, предстоящих выставках ко Дню Победы и о жизни вообще… Расставаясь, условились, что я скоро приеду к ним ещё раз. Скоро не получилось, а затем мир изменился, и от встречи удерживали обстоятельства непреодолимой силы: сначала личный карантин, потом – всеобщий. Теперь все живут по-новому: держатся подальше друг от друга, чаще моют руки, терпят присутствие маски на лице и учатся узнавать друг друга по глазам. Когда болезнь выбивает людей из «ближнего круга», понимаешь, что вокруг происходит не информационная игра в «войнушку». Это время надо пережить, поддерживая друг друга и делясь опытом.
– Какой урок вы извлекаете из карантина, чему научились, что поняли для себя, что открыли в себе, это ведь и духовный опыт?
Эльмира:
– Мы со смирением принимаем обстоятельства. Как испытание от Бога.
Дмитрий:
– Узнав о карантине, мы первым делом поехали в мастерскую, набрали полную машину холстов, потому что думали, что будет много времени для работы. Но времени не оказалось вообще. У нас четверо детей, и все они школьники, и занятия в онлайн-режиме занимают весь день. К тому же я преподаю живопись во ВГИКе, и теперь подготовка к занятиям и просмотр студенческих работ занимают гораздо больше времени, чем когда я ездил на работу.
– Художник – в какой-то степени затворник, созерцатель жизни. Но диалог со зрителями подсознательно держится в голове, потому что картины пишутся для зрителей. Что вы хотели сказать миру, когда выбирали профессию?
Дмитрий:
– Неким эпиграфом или, скорее, девизом, объясняющим, почему я выбрал эту профессию, служат слова Пушкина: «Чувства добрые я лирой пробуждал». Я хотел говорить со зрителями языком Прекрасного, показывать красоту родной природы. Ведь порой живёт человек, и настолько он занят своими делами, что нет времени голову поднять, чтобы небом полюбоваться. А у картины он вдруг останавливается, любуясь закатом, перелеском, старой церковью на горизонте. Потом и в реальной жизни начинает обращать внимание на красоту Божьего мира.
Эльмира:
– Если ещё несколько лет назад на художественные выставки приходило очень много зрителей, то постепенно круг заметно сузился, потому что, опять же, всё можно найти в Интернете. А уж покупателей живописи – вообще единицы. Когда мы только получали профессию, был лозунг «искусство – в массы», и картины охотно покупали, особенно во времена горбачевской Перестройки был всплеск интереса к российской живописи. Сейчас живопись становится элитарным видом искусства, сродни бумажным книгам, открыткам и письмам, написанным от руки, как вообще всё настоящее. Человеку важно чувствовать тепло от сердца к сердцу, не онлайн, а по-настоящему, прикасаясь рукой.
– На карантине многие соскучились именно по настоящему, по тем обыденным вещам, которые раньше не ценили. Мне вспоминаются строки Андрея Вознесенского: «Я не знаю, как остальные, /Но я чувствую жесточайшую /Не по прошлому ностальгию – / Ностальгию по настоящему». Сегодня это актуальное стихотворение, его стоит перечитать.
Эльмира:
– Сейчас, когда нет возможности выйти на длительную прогулку, особенно остро воспринимаешь природу. Дорога у нас небольшая – от дома до ближайшего магазина и обратно, – и потому гораздо ярче и острее чувствуются проявления цикличности жизни, – насколько прекрасно весеннее небо, птицы, лужи на асфальте, первые одуванчики.
Дмитрий:
– Я вижу, насколько внимание целого поколения захвачено Интернетом, всеми этими чатами, смс-сообщениями. Живое восприятие замылено виртуальным миром, в частности, играми, в которых азартное стремление пройти определённые уровни затягивает, как в воронку, и из неё уже не выбраться.
– Виртуальный мир становится своего рода Alter ego, в нем человек может чувствовать себя супергероем?
Дмитрий:
– В том-то и опасность, потому что в виртуальном мире то, что создал Бог, подменяется пустой иллюзией, обманом.
– С другой стороны, знание компьютера необходимо практически во всех сферах деятельности?
Дмитрий:
– Я преподаю во ВГИКе и вижу, что ребята невероятно заинтересованы в профессии, и что у тех, кто владеет компьютерными технологиями, конечно, больше шансов реализоваться в кино и в мультипликации. Но владение технологиями – все же не главное, об этом, кстати, говорят все ведущие педагоги ВГИКа. Главное – фундаментальное творческое образование и мышление, которое формируется в живом общении, из уст в уста передаётся, а не короткими комментариями в режиме онлайн. Приходится признать, что сейчас больше востребовано медиа-исксусство, нежели станковая живопись. Время такое. Но художники-живописцы всё равно нужны, профессия жива.
– Интересно, как возможно вести онлайн-занятия по живописи?
Дмитрий:
– Честно признаюсь, абсурд полный. Я не могу посадить натурщика, и потому прошу, чтобы каждый написал портрет друга, или мамы, или бабушки. Мне присылают завершённые работы. Нет возможности подсказать во время процесса, а ведь это необходимо. Очень не хватает личного контакта. Мы же не роботы, и потому общение вживую для нас много значит. Зато теперь видно, что самостоятельно, без педагогов, студенты художественных вузов работать не могут. Но что толку вздыхать и роптать, если всё человечество поставлено в такие условия. Надо просто перетерпеть. Мы же не можем ничего изменить. С художественной точки зрения такая форма обучения абсолютно бесперспективна. Хотя год назад, когда я набирал первый курс, речь шла о возможности провести вступительные экзамены онлайн. Серьёзно к идее никто не отнёсся, но ветерок такой прошёл.
– По каким причинам хотели онлайн сделать?
– Было предположение, что можно попробовать ввести новые технологии в художественных вузах. Мы ходили в министерство, объясняли, что в изобразительном искусстве это невозможно. Нас услышали. Видите, как всё повернулось: то, что казалось абсурдным, стало реальным. Но экзамены по живописи невозможно сдавать онлайн. Надеюсь, что, хоть их и пришлось отложить на время, всё будет по-прежнему – вживую. Искусство должно быть живым, равно как и восприятие жизни – природа, музеи, театры, – всё надо видеть вживую.
Эльмира:
– Тем важнее становится профессия художника в наши дни. Для восприятия изобразительного искусства, где всё будто остановилось во времени, необходимо внимание мысли, сосредоточенность.
– Созерцание для современного человека – незнакомый процесс?
Эльмира:
– Сейчас другая эстетика, рассчитанная на то, чтобы быстро захватить внимание и развернуть сюжет. А толку? Считаю, что профессия художника сегодня очень важна – как раз для того, чтобы пробудить в человеке понимание прекрасного, чтобы через созерцание познать самого себя и Бога.
По детям замечаю, насколько они привыкли смотреть в экран телефона. Внимание активно захватывает экшн – быстрая смена «картинок», постоянное действие, не созерцательность.
– Вы как-то влияли на то, чтобы детей это не затянуло?
Эльмира:
– Мы, как могли, оттягивали момент их знакомства с компьютером.
Дмитрий:
– И сейчас пытаемся оттягивать.
Эльмира:
– Долго мы с этим боролись. Но в школе, через друзей, дети обязательно узнают то, что было под запретом дома. А уж сейчас, когда вся жизнь ушла в компьютер, в виртуальном пространстве дети проводят очень много времени.
Дмитрий:
– У нас Маша учится в музыкальной школе…
Эльмира:
– Мы скрипку настраиваем онлайн! Вот когда я пожалела, что окончила всего два класса музыкальной школы, потому что не могу помочь дочери.
– Зато живописи можете научить?
Эльмира:
– Это – да. И не только своих детей. Сейчас два раза в неделю я преподаю живопись и рисунок в воскресной школе, при которой есть художественная школа.
Дмитрий:
– Началось с того, что когда-то мы думали, что через этот опыт преподавания наши дети потянутся к изобразительному искусству.
Эльмира:
– Конечно, любовь к живописи их не миновала. Старший сын Тимофей в своё время учился рисованию, но потом сознательно выбрал физмат. Второй сын, Андрей, учится в 8-м классе художественного лицея. Третий, Даня, готовится поступать в тот же художественный лицей – туда по окончании начальной школы принимают. Маша ходит в музыкальную школу и, конечно, рисует.
– А в храм дети ваши ходят?
Дмитрий:
– Пока дети были маленькие, они ходили с нами в храм безропотно. А когда повзрослели, обозначились некоторые проблемы.
Мы не давим на них своим авторитетом. Только личным примером воспитываем. Дети видят, что мы постоянно ходим в храм, читают с нами молитвы, правда, не полный канон, а, так сказать, основные: «Трисвятое», «Отче наш», «Богородица Дева».
Эльмира:
– Батюшка наш говорит, что силой не надо заставлять приходить в церковь. Вот мы и не насаждаем, чтобы не вызвать отвращения. В конце концов, это само должно прорасти в человеке.
– Сюжет ваших картин – жизнь семьи; обязательно присутствует пейзаж; даже если действие происходит в интерьере, то за окном – небо, деревья. Одно неотделимо от другого. Это тема любви?
Эльмира:
– Любви к Богу.
Дмитрий:
– Через семью, через природу.
Эльмира:
– Любовь к природе нам с Димой помогли открыть наши учителя в Суриковском – Валентин Михайлович Сидоров и Михаил Георгиевич Абакумов. А после института мы попали в мастерские замечательных художников братьев Ткачевых – Сергея Петровича и Алексея Петровича. В детстве, когда смотрела журнал «Юный художник», восхищалась их работами и даже подумать не могла, что я, девочка из Баку, буду у них учиться.
Дмитрий:
– Мы с Элей много ездили на этюды, работали на академической даче. Природа просто завораживает. Смотришь и думаешь: какая же красота! Очарование Божьим миром мы пытались перенести на холст. Потом стали постепенно воцерковляться, темы, соответственно, стали меняться.
– Правильно я поняла, что очарование природой стало началом познания Бога?
Дмитрий:
– Я был советским человеком – октябрёнком, пионером, комсомольцем. Но у меня всегда было чувство, что Господь есть. В Ульяновске у отца был знакомый владыка, и однажды он подарил мне Библию – зарубежное издание перестроечного времени, напечатанное мелким шрифтом на тонкой бумаге. Читая её, находил ответы на многие внутренние вопросы, и постепенно жизнь свою стал соотносить с Господом. В 19 лет, когда уже в училище учился, я крестился.
Бог шёл навстречу, это проявлялось даже в мелочах. Чувствовал Его присутствие, Его помощь. Я сейчас мог бы говорить о вещах материальных. И получается, что мы ждали от Господа только очевидную помощь. Но на самом деле это всего лишь то, что явно, о чём проще всего сказать. Господь с нами всегда, и в страданиях, конечно. Бывает, что ты не видишь выход из какой-то ситуации, а помощь Божия раз – и приходит.
Эльмира:
– Меня крестили в раннем детстве, на маминой родине – в кубанской станице Брюховецкая. Был крестильный крестик – обычный такой, алюминиевый, он лежал дома в коробочке, я его не носила, тогда как-то не принято было. Мама не была воцерковленным человеком, но её крестили в детстве, и, как многие советские люди, она верила тайно. Помню, однажды, когда все поголовно начали увлекаться оккультизмом и НЛО, я стала восторженно говорить маме, какую силу имеют инопланетяне, какие они вообще мощные по своей энергетике. Мама посмотрела на меня и спокойно так сказала: «Бог настоящую силу имеет. Вырастешь, поймёшь». Эти слова – вроде даже и не разговор, а эта уверенность, с которой она сказала, её слова – врезались мне в память на всю жизнь.
Когда училась в институте, стала ходить на Пасху в храм Сергия Радонежского в Рогожской слободе. Там же прошли моя первая в жизни Исповедь и Причастие. Батюшка в том храме был очень хороший – отец Андрей.
– Он стал вашим духовником?
Дмитрий:
– Отец Андрей всех наших детей крестил. Можно даже назвать его духовником нашей семьи. На мой взгляд, правильно, когда у мужа и жены общий духовный отец, это помогает семье.
Эльмира:
– Сейчас мы редко видимся с отцом Андреем, потому что он служит в селе Летово.
– Дмитрий, а вы сами не хотели стать ближе к храму, алтарничать, пономарить?
Дмитрий:
– Был у меня однажды эмоциональный упадок, уныние. Картину очередную окончил, и думаю: кому нужна эта живопись? А я же всегда хотел именно живописью заниматься. Многие ребята после Суриковского пошли кто храмы расписывать, кто преподавать, а я хотел именно картины писать. И тут вдруг засомневался, не видя для себя перспектив, просто руки опустились. Постепенно я начал писать картины во славу Божию, понимая, что не нужно искать материальную выгоду в том, что ты делаешь, не зацикливаться, за какие деньги ты продашь свою работу. Работай, делай своё дело честно, а остальное приложится, Господь управит.
Когда мы подолгу жили на академической даче, ходили там в храм, я алтарничал, и, наблюдая за мной, местный настоятель предположил, что, наверное, у меня получится батюшкой стать. Но я был не готов.
Эльмира:
– А я не готова была стать матушкой.
Дмитрий:
– Я подумал, что придётся оставить живопись. Всё-таки я чувствую себя художником, а не священником. И остался художником.
– То, чем занимаетесь вы – реалистическое направление в живописи, – сегодня востребовано на арт-рынке?
Дмитрий:
– Реалистическое искусство постепенно распалось на разного рода «измы» – конструктивизм, кубизм, супрематизм и тому подобное, начался триумф Малевича, Шагала, Кандинского. Конечно, им надо отдать должное, они дали толчок дизайну. Но при этом пропала цель искусства – отражать красоту окружающего мира. Я интересовался вопросом, почему столь благодатную почву получили эти «измы». Оказалось, что не только время было переломное, но и хорошая финансовая подпитка шла из-за границы. Определённые службы иностранных держав целенаправленно финансировали уничтожение русского классического искусства. Задача состояла в том, чтобы изнутри ослабить русского человека.
Лет пять назад в Кувейте я попал на выставку какого-то современного иранского художника. Меня поразило, что в его работах не было даже намёка на принадлежность к великой культуре своей страны. Ведь иранское искусство формировалось веками – сочные краски, отточенные линии, неповторимые персидские орнаменты. А тут я увидел какие-то безликие композиции из геометрических фигур. Так мог рисовать человек и в Германии, и в Чили, и в Канаде. На мой взгляд, это печально, потому что каждый художник формируется в определённой национальной среде, имеет некий генетический культурный код, и посредством своих работ передаёт это потомкам, как эстафету. Искусство должно быть самобытным, только тогда оно привлекает зрителей. А там, в Кувейте, был пустой зал, никого не интересовали эти работы. Я просто зашёл по незнанию. В принципе, смотреть такое искусство человек по доброй воле не пойдёт, потому что оно в душе не откликается. На подобные выставки заманивают зрителей через какие-то организации, фонды и аукционы, уверяя, что это и есть «настоящее искусство», что это «современно» и «креативно». На мой взгляд, абстракция человека разрушает, и культуру в целом разрушает. Ведь цель глобализма в том, чтобы стереть индивидуальные черты, чтобы легче было согнать всех в одно стадо.
Эльмира:
– На самом деле современное искусство – это не направление, а то, что создаётся в наше время.
Дмитрий:
– Отец рассказывал, что когда он учился в институте, пытаясь найти свой язык и своё мировоззрение, взялся копировать Давида Штеренберга. Его отругали. И он понял, что это вещи не для копий, что лучше классиков копировать. А когда Эля училась, к ним пришла преподавать одна известная художница, которая раскритиковала реализм, сказала, что рисовать ёлочки, берёзки и стожки – банально. Её мнение повлияло на студентов, они усомнились в реалистическом искусстве и стали искать некую «оригинальность». Студентов легко сбить с толку. И ведь на самом деле кто-то выделяет деньги, гранты на то, чтобы пропагандировать так называемое «современное искусство».
Эльмира:
– К тому же суть станковой живописи сводится совсем не к изображению ёлочек, берёзок и стожков. Русские пейзажисты отличаются от, например, импрессионистов тем, что они сумели сохранили дух России и школу мастеров пейзажа. Художник может помочь человеку обратить внимание на красоту вокруг – и через это понять смысл жизни. Ведь человек должен не просто жить, без конца потребляя развлечения, «не просто небо коптить», как говорили Ткачёвы, но дарить добро и любовь. В этом и есть предназначение художника, как бы высокопарно это ни звучало. Мне очень нравится высказывание художника Пластова, могу процитировать его:
«Надо, чтобы человек непреходящую, невероятную красоту мира чувствовал ежечасно, ежеминутно. И когда поймёт он эту удивительность, громоподобность бытия, – на всё его тогда хватит: и на подвиг в работе, и на защиту Отечества, на любовь к детям, к человечеству всему. Вот для этого и существует живопись»
– Боюсь, современные «творцы» с вами не согласятся.
Дмитрий:
– Сейчас насаждается идеология обезличенного искусства, чтобы подогнать Россию под лекало Европы, якобы для того, чтобы нас там «признали». Это всё искусственно делается. По большому счёту, «раскрутить» можно любой жанр, если это кому-то идеологически угодно. Культивируется единообразие и обезличивание, для того чтобы создать всемирную цифровую платформу, чтобы культура тоже была однородно-безликой.
Эльмира:
– Чтобы не было национального лица, чтобы не было патриотизма.
– Это уже политика.
Дмитрий:
– Все взаимосвязано. И корни уходят глубоко. Я интересовался этим вопросом, нашёл речь Сталина на встрече с деятелями культуры в 1946-м году. Он говорил о том, что груда металла и винтиков душу не тронет, что искусство должно быть живым.
Эльмира:
– Только реалистичный образ может вызвать у человека эмоции: улыбку, слёзы, желание жить и понимание, ради чего жить. Вспомнить даже плакаты времён Великой Отечественной войны. Почему они помогали победить? Потому что на них был изображён не чёрный квадрат, а реалистичные люди, в которых бойцы узнавали своих матерей, жён, детей – и шли в бой за них. Я сейчас говорю не о советской пропаганде, а о реализме в искусстве. Глобализм, который нам насаждают, нивелирует все человеческие грани – национальность, понятие Родины, ценность семьи. Вроде некое единство, и в то же время – ни о чём.
Дмитрий:
– То, что сегодня происходит с нами, – не случайно. Весь мир борется с вирусом, но этот вирус – в нас самих. Возможно, пройдя через это испытание, мир изменится, потянувшись к настоящему.
Добавить комментарий